Форум
Бидермайер - как немецкий национальный характер
ВЛАДИМИР: По праву главного германиста форума публикую одну из глав отличного труда О.Ю.Пленкова «Мифы нации против мифов демократии» СПб.,1997 (сама книга, к сожалению, в сети до сих пор отсутствует). Рассматривая бидермайер, как выражение немецкого национального характера, автор дает интересный анализ закономерностей немецкой ментальности, что позволяет составить представление об архетипе немецкого мышления и дать объяснение известным явлениям немецкой истории и (возможно!) альтистории. 4. «БИДЕРМАЙЕР». НЕМЕЦКИЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ ХАРАКТЕР «Бидермайер» — это период между завершением наполеоновских войн и началом революции 1848 г. Термин «бидермайер» восходит к фамилии литературного героя, олицетворявшего простодушие, и первоначально употреблялся для снисходительной характеристики мелкобуржуазного стиля жизни со всеми ее атрибутами, а в наше время часто употребляется для обозначения целой эпохи в истории Германии. Историки единодушно отмечают большое значение «бидермайера» для формирования немецкого национального характера. После наполеоновских войн, послуживших толчком к культурно-национальной консолидации, активно поощряемые традиционные немецкие добродетели расцвели пышным цветом. Буржуазия в этот период стала определять стиль жизни и культуры, ее ценности стали ведущими — они стали влиять даже на стиль жизни и поведение аристократии. Политически «бидермайер» совпал в Германии с Реставрацией, которая утверждала свою линию прежде всего в противовес революции, идентичной в тогдашних условиях любой оппозиции. Это поставило немецкую буржуазию в исключительно трудное положение, она была вынуждена избегать политической сферы из-за опасений быть обвиненной в революционных замыслах — против этого упрека немецкая буржуазия постоянно защищалась в период «бидермайера». Вообще в период «бидермайера» буржуазия значительно отличалась от буржуазии во Франции, Британии, Голландии, где ее материальная независимость придавала ей дополнительный вес. В экономически отсталой Германии все было несколько иначе — гораздо важнее и весомее в Германии был слой по своему характеру также мелкобуржуазный, слой образованных людей: профессора, учителя, юристы, писатели. В немецкой буржуазии весьма велика была доля государственных чиновников, что объясняется ведущей ролью государства в процессе модернизации (прежде всего в Пруссии). Сильные позиции буржуазии в бюрократическом аппарате пробудили стремление осуществлять либеральные реформы постепенно, а не революционным путем. Бесформенное образование — Германия стала в период «бидермайера» объектом влияния идей революции 1789 г. Процесс секуляризации вылился в развитие национальной идеи, никто и ничто не было более значимо, чем нация, ее суверенитет не был ничем ограничен, она стала новым божеством, требующим поклонения и жертв. Это тем более важно, что немцы, пожалуй, более, чем другие европейские народы, склонны к идеализму и очень воодушевленно на него реагируют. Наиболее важным в «бидермайере» был стиль, тип поведения мещанина, который жил в идиллии, уюте, тихой умеренности и довольстве собственным положением. «Бидермайер» в переводе с немецкого — «мещанин», отказавшийся от героического измерения жизни в пользу умеренности, покоя, порядка, спокойствия. В настоящее время этим термином обозначают стиль мебели, одежды, относящийся к периоду между 1815 и 1848 гг.; для нас же важен общий мелкобуржуазный фон «бидермайера». «Бидермайер» в невиданной степени способствовал распространению буржуазных ценностей и буржуазного образа жизни на все общество: культ красоты в простых вещах, умеренность, скромность, красота в повседневной жизни и всяческое подчеркивание домашних добродетелей охватили буквально все общество, включая придворные круги. М. Оссовская в своей известной книге отмечала, что идеалы «бидермайера» имели прямо гипнотическое влияние на королеву Викторию, вообще на викторианскую эпоху. Королева Виктория не сразу стала непримиримой пуританкой, в молодости она любила развлечения, танцы. Но все изменилось после замужества — ее муж, немец принц Альберт, принес с собой немецкие идеалы, он находил удовольствие в жизни размеренной и трудолюбивой. Под его влиянием жизнь английского двора совершенно изменилась: победили идеалы долга, трудолюбия, добропорядочности и домашнего очага*. Глубокие культурные изменения в Германии в период «бидермайера» были обусловлены именно масштабами и необычным характером динамики общественного развития. Постепенно возникла буржуазная общественность, которая для развития своей индивидуальности, а также для эстетических, моральных, интеллектуальных целей создавала множество различных обществ, кружков, клубов, лож, объединений. Известный немецкий историк Томас Ниппердей писал, что немецкая страсть к различным кружкам, хорам, объединениям была столь же примечательной чертой развития в 1815—1848 гг., как и сам «бидермайер»*. Эта немецкая страсть компенсировала отсутствие или недостаточный плюрализм системы политических парти
ВЛАДИМИР: В отношении буржуазии «бидермайера» в радикальной историографии утвердилось мнение о ее предательстве революции. Эта критика не соответствует исторической реальности. В. Ширер совершенно справедливо указывал, что разувериться или предать революцию можно, если, во-первых, к ней стремишься и, во-вторых, если имеешь реальный шанс победить. Ни то, ни другое не относится к немецкой буржуазии «бидермайера». Абсолютное большинство буржуазии не хотело революции, так как оценивало ее шансы на успех ниже, чем шансы на успех в случае эволюционного пути **. С этого времени берет начало традиционное для Германии (до основания ФРГ) разделение духовной жизни и политики, которое в Германии существовало долгое время. Только этим разделением можно объяснить, почему в стране «мечтателей и поэтов» смогли утвердиться в политике нацисты с их чудовищной политической практикой. «Немощь» немецкой буржуазии и ее политическая бездеятельность находились в противоречии с громадными культурными, умственными достижениями немцев в рассматриваемый период. В этом отношении гипнотическое действие «бидермайера» основывалось на колоссальном интеллектуальном влиянии немецких мыслителей-гениев, впоследствии ставших «героями германизма», -Канта, Фихте, Гегеля, Шеллинга, Шиллера, Гейне, Гете. К примеру, в России влияние этих мыслителей было столь значительным, что Германию впору было считать новым Иерусалимом. Важно отметить, что к откликам на немецкий характер целесообразнее обратиться именно в рассматриваемый период «бидермайера», когда завершилось его формирование, а не после мировых войн XX в., когда на этот вопрос наслоились многократные идеологические интерпретации, которые, по существу, погребли объективный взгляд на национальный характер и даже саму возможность его. XIX в. как пора наивысших достижений немецкой науки, литературы, музыки, искусства предоставляет обширные возможности для далеко идущих обобщений и характеристик, не отягченных взаимными обидами, предвзятостью и претензиями. Национальный характер вообще является важной частью национальной политической культуры, представляет собой смысловой стержень всякой национальной истории. Нация — это по преимуществу характер; еще в XVIII в. французские энциклопедисты открыли, что каждый народ обладает своим национальным характером, который влияет на историческое развитие. Возвышение или падение отдельных наций может быть связано с тем, что в разные исторические эпохи разные черты национального характера имели различную ценность, либо оборачиваясь преимуществом, либо превращаясь в бремя. Не следует только абсолютизировать эти качества. «Национальные особенности, — писал Д. С. Лихачев, — это достоверный факт. Не существует только каких-то единственных в своем роде особенностей, свойственных только одному народу. Все дело в некоторой их совокупности и в кристаллически неповторимом строении этих национальных и общенациональных черт». Рассмотрение национального характера позволяет глубже понять национальную сущность традиции, освободиться от абстрактно-социологических стереотипов, согласно которым все в мире подчиняется общим законам. В действительности эти всеобщие законы многократно преломляются под влиянием национальных особенностей и традиций. В мире существует великое разнообразие национальных характеров, исследование которых ведется не очень активно по причине большой опасности субъективного выбора материала, неуловимости объекта исследования, размытости критериев и категорий. Одна из лучших книг на тему национального характера — это опубликованный курс лекций профессора Оксфордского университета С. де Мадариаги «Англичане, французы, испанцы» (1928). К сожалению, интересующие нас проблемы в этом блестящем исследовании не рассматриваются, но о немецком национальном характере есть очень известная и солидная работа профессора Гейдельбергского университета Вилли Гельпаха «Немецкий характер» (1954). Гельпах одно время был активным политическим деятелем — в 1925 г. он выдвигался от демократической партии на пост президента республики, набрал 1,5 млн голосов. Главным достоинством книги Гельпаха является то, что, в отличие от Мадариаги, который выводил национальный характер из национальной психологии, в ней привлекается весьма многообразный и многоплановый материал, в том числе и исторический. В значительной мере характеристику черт немецкого национального характера автор позаимствовал из этой классической монографии Гельпаха. Это заимствование кажется уместным, во-первых, потому, что снимает многие этические вопросы (немец пишет о немцах), а, во-вторых, потому, что всякие национальные характеристики кажутся всегда легкими для представителей другой национальности и, как правило, выглядят нелепыми для человека той национальности, о которой идет речь.
ВЛАДИМИР: Немцы через всю свою историю пронесли следующие наиболее неизменные качества своего характера, которые отчасти сохраняются и сейчас: трудолюбие, основательность, любовь к порядку, грубость, упрямство и мечтательность. Рассмотрим каждое из этих качеств и попытаемся определить их значение. Трудолюбие, работоспособность, дельность можно считать не только общей чертой, присущей немцам, но и свойством этики всех реформированных христиан. Если следовать этой логике, то к немцам-католикам эта черта относится в меньшей степени, что в общем соответствует истине, ибо социологические опросы и обследования даже в 70-е гг. нашего века показывали в ФРГ непропорционально высокую квоту выходцев из протестантской среды в «беловоротничковых» профессиях, среди предпринимателей. Именно благодаря трудолюбию немцы смогли достаточно быстро избавиться от последствий кризиса 1923 г. и достичь немалого в развитии экономики в период стабилизации 1924—1929гг. Лишь Великий кризис 1929 г. нарушил структуры национальной экономики и сделал невозможным какой-либо эффективный труд, что немцы очень тяжело переносили психически — это обстоятельство Гитлер умело обыграл в своей пропаганде. Если в романских странах после 1945 г. долгое время продолжали оставаться руины, то в Германии они исчезли почти сразу: развалины аккуратно разобрали, отделяя целые кирпичи, «женщины развалин», как их впоследствии называли немцы. Собственно, самой важной предпосылкой «немецкого экономического чуда» в 50—60 гг. следует считать то же, вошедшее в поговорку, немецкое трудолюбие. Даже в 60-е гг. нашего века по демоскопическим опросам немцы на вопрос, какое самое главное качество их нации, на первое место ставили трудолюбие; англичане, американды, норвежцы — миролюбие, а французы и итальянцы — ум. Запечатленный в сердцах немцев завет, что работа — это «украшение гражданина», относится как раз к эпохе «бидермайера». Богатство ничуть не меняло образа жизни немца-бюргера. Социальная дистанция и разрыв между крупными и мелкими буржуа, между буржуа и низшим классом, проявившиеся в XX в., в эпоху «бидермайера» едва существовала, что дополнительно подтверждает общую этическую значимость этой короткой, но весьма значимой эпохи немецкой истории. Основательность, последовательность, стремление к завершенности являются также примечательной чертой немецкого характера, которая, правда, часто подводила немцев. Дело в том, что в политической сфере последовательное доведение до логического конца какого-либо намерения обыкновенно приводит либо к бессмыслице, либо к противоположным результатам. К примеру, в расовом учении немцы любовь к собственному народу логически продолжали до ненависти к другим народам или стремление к совершенству, основательности в функционировании государственной бюрократии привело не только к удобству, чувству безопасности и уверенности граждан в государственной власти, но и к всесилию бюрократии, которая постепенно подменила все и начала развиваться по внутренне присущим ей законам. Основательное, последовательное отношение к политической ответственности также имело противоположный результат, о чем свидетельствует следующий исторический анекдот, приводимый Дарендорфом. В 1939г. в ответ на слова некоего американца о том, что свобода — это величайшая ценность и вместе с ней немцы очень много потеряли, немец — торговец колониальными товарами ответил: «В этом вы вообще ничего не поняли. Ранее мы должны были ломать голову на выборах с этими партиями, голосованиями. Мы несли ответственность, не имея ничего взамен. Теперь же мы свободны». По этой же причине немцы — наиболее методичный народ. Кант справедливо отмечал, что немец скорее будет совершенствовать уже данный метод, чем изобретать новый. «Истинная природа немца, — писал В. Шубарт, — это методичность, которая легко вырождается в схематизм».
ВЛАДИМИР: Один из блестящих немецких гениев, Гегель, задался целью создать и создал всеобъемлющую и завершенную философию истории и основательно измыслил идеальный общественный порядок, в котором государство играло исключительную роль и развивалось по законам, недоступным и неподвластным человеку, оно было скорее нравственной идеей. Гегелевское государство было не способом политической организации общества, а непогрешимым и совершенным созданием: послушание, чувство долга, исполнительность подданных и тому подобные добродетели в таких условиях ценились выше свободы, индивидуализма, свойственных более англо-саксонскому протестантизму, который является прародителем современной демократии и парламентаризма. Гегелевска) философия государства стала в немецкой политической традиции почти неоспоримой, эта философия была присуща в определенном смысле и российской политической философии с ее традицией авторитаризма. Большевистское понимание государства развивалось от Гегеля, Маркса, Ленина, Сталина и соответствовало российской традиции большой роли государства. Совершенно иную политическую традицию и культуру представляли, к примеру, итальянцы в 20—30-е гг.: Муссолини отвергал какую-либо «философию государства», он просто стремился к тому, чтобы Италию уважали, чтобы она была могущественной, чтобы ею хорошо правили, чтобы итальянцев перестали презирать за границей. Упомянутая немецкая основательность во многом способствовала беспрецедентному прогрессу Германии во всех сферах, в период «бидермайера» в частности, и в XIX в. в целом. К концу века немецкий народ обладал одним из самых сильных государств в Европе, а ведь еще недавно он был бесконечно далек от этого; у него была самая надежная армия в мире, во главе которой стоял прекрасно организованный Генеральный штаб, который внушал ужас врагам; немцы располагали динамичной и весьма эффективной экономикой, превосходно организованной почтой, государственными железными дорогами, прилежным и неподкупным чиновничьим корпусом, великолепной системой народного образования, поэтому иностранцы стремились многое перенять, особенно это относится к русским. Любовь к порядку — это, безусловно, черта, присущая немцам в значительно большей степени, чем другим европейским народам. В. Гельпах писал, что австрийцы в 1900 г. были поражены порядком на похоронах В. Либкнехта: стройность и четкость церемонии смахивала на военный парад. Или другой известный знаток немецкого характера В. Шубарт писал, что знавал высокообразованных немцев, которые составляли для своих детей письменные указания о порядке и правилах детских игр, чтобы дети «могли придерживаться хоть какого-нибудь распорядка». Немецкие домохозяйки заводят картотеки, в которые вносят размеры воротничков, обуви, перчаток членов семьи, чтобы не попасть впросак при вопросе продавца. Примерами необыкновенной приверженности немцев к порядку, рутине можно заполнить тома. Соответственно, столь же полным было чувство отвращения к беспорядку, анархии. Еще Гете признавал, что скорее потерпит несправедливость, чем беспорядок. Отсюда — весьма значительный авторитет власти и ее неоспоримый приоритет. Кажется, Сталин после напрасных ожиданий пролетарской революции в Германии с сарказмом сказал, что немецкой революции не будет, ибо там революции запрещены полицией. Ноябрьская революция 1918 г. не в счет, ибо она не была социальной революцией в строгом смысле слова, скорее простой сменой политических декораций под влиянием неожиданного поражения в войне. Социальные структуры немецкого общества и его идентичность не были сколь-либо значительно затронуты (о чем подробней см. ниже). Ученые-психоаналитики, исследуя такое свойство человеческого характера, как преклонение перед авторитетом, пришли к некоторым любопытным выводам. Личность, склонная к преклонению перед авторитетом, является садо-мазохистской, она восхищается авторитетом, безусловно подчиняется ему, но одновременно сама желает иметь авторитет и повелевать. Один из последователей 3. Фрейда, Эрих Фромм, полагал, что «для огромной части низов среднего класса Германии и других европейских стран садо-мазохистский характер является типичным, именно в характере этого типа нашла живой отклик идеология нацизма». В самом деле, в нацистской системе иерархическая организация и безусловное подчинение играли главную роль в обществе и государстве. Политическая ответственность в этой системе была направлена не на нижестоящих (как в демократии), а наоборот, то есть имела место ориентация не на общественное мнение, а на мнение начальника, действия которого контролировались только другими начальниками.
ВЛАДИМИР: Любовь к порядку можно также интерпретировать как склонность к дисциплине, об этом немецком свойстве Э. Ренан писал после франко-прусской войны: «Победа Германии в 1870 г. — это победа дисциплинированных людей над людьми, не знающими что такое дисциплина, людей благочестивых, тщательных, внимательных, методичных, над людьми, которые таковыми не являются». Соотечественник Ренана Андре Лихтенберже писал, что склонность к субординации, к товариществу во всех его видах -врожденная у всех немцев. Немец подчиняется дисциплине без «принуждения, он делает это охотно. Инстинкт дисциплины, — указывал Лихтенберже, — очень силен в Германии и ведет к консервативному настроению всей нации. Индивидуальная мысль в Германии очень смела, она не отступает ни перед какой проблемой и все свободно подвергает исследованию. Но в окончательном результате она отвергает крайние решения». Легко предположить, что внимание французов именно к названным немецким качествам было обусловлено отсутствием оных у них самих. Например, в романских странах в профсоюзном движении доминировал анархо-синдикализм с его организационной беспомощностью и деструктивностью в отличие от Германии, где профсоюз находился под строгой опекой социал-демократии. Причинами господства анархо-синдикализма в романских странах были не какое-то особое свойство структуры рабочего движения, а качества национального характера, невозможность организовать профсоюзное движение с дисциплиной, ответственностью, четкостью. Немецкая любовь к порядку оборачивалась отвращением к конфликтам, внутрипартийным разногласиям или оппозиционной борьбе, которая рассматривалась как признак слабости организации, несовершенство организации. Отсюда, как справедливо считал К.Зонтеймер, «постоянный интерес немцев к социальным утопиям, к проектам обществ, которые не знают конфликтов и борьбы мнений, так как являются едиными». Грубость; об этом качестве немецкого характера В. Гельпах высказывал на первый взгляд парадоксальное суждение, что проявления невежливости, невоспитанности, грубости зависят от степени внешней несвободы, подчиненности человека. Гельпах указывал на то, что общеизвестно, насколько подчеркнуто грубо ведет себя в господских семьях старая прислуга, верность и преданность которой находятся вне всяких сомнений. Да и у военных всего мира грубость по отношению к нижестоящим является компенсацией полного подчинения по отношению к вышестоящему. Пролетарий в социалистическом движении необходимым образом также занимал подчиненное положение и, соответственно, он был угрюмым, мрачным, дерзким, хамским типом, с которым трудно вести разумный диалог. В. Гельпах, однако, справедливо отмечал, что с ростом благосостояния народа, уменьшением эксплуатации простой человек становится обходительней, вежливей, внимательней к другим, цивилизованней. В отличие от других стран в Германии XIX—XX BB (по крайней мере, начала XX в.) это неприятное качество имело значительное распространение. Помимо указанной причины грубость, безапелляционность порождали сознание всесилия приказов и распоряжений государственной бюрократии, это сознание переходило всякие разумные границы. Гельпах указывал, что по сравнению с мягкой обходительностью австрийцев (по крайней мере, жителей Вены), вежливостью поляков, любезностью и приветливостью русских, куртуазностью и политесом французов, грубость немцев отчетливо выделялась и не способствовал; симпатии по отношению к ним. «Мы, — писал Гельпах, — утешаем себя мыслью, что когда немец вежлив, он врет». Упрямство, своенравие — эти качества Гельпах отделял от непреклонности, упорства, консерватизма Последнее качество немцам вовсе не присуще. Консерватизм, непреклонность характера могут быть очень неудобны, однако этим качествам часто сопутствует благородство, часто они свойственны властным натурам. В целом консерватизм более присущ англичанам; среди немцев такого рода консерватизм, указывал Гельпах, более всего свойствен нижним саксонцам, которые ближе всего англичанам. У швабов же это свойство вылилось в неистовое упрямство. Гельпах приводил анекдот о швабах, о которых говорят, что каждое предложение у них начинается с «нет» и заканчивается «да». По Гельпаху, упрямство — очень широко распространенное качество немецкой натуры, немец вполне способен ответить неожиданной грубостью на вежливую просьбу, безобидное требование, разумное предложение. Особенно выделяется это качество у швабов, баварцев, гессенцев, рейнских немцев. У тюрингцев, саксонцев, у жителей Померании и Гольштейна это качество кажется неявным благодаря их немногословию. Более благополучная картина имеет место на немецком северо-западе, особенно в ганзейских городах.
ВЛАДИМИР: Гельпах отмечал, что это справедливо и для того времени, когда писалась его знаменитая книга (1954). Со временем, разумеется, местные особенности все более устраняются, но не исчезают вовсе, хотя крайне сложно ответить на вопрос, какие региональные особенности вошли в национальный характер и являются ли различия между баварцами, саксонцами, швабами более значительными, чем между англичанами, валлийцами, ирландцами или между испанцами, басками, каталонцами. Несмотря на существенные региональные различия, Германия является, пожалуй, единственной европейской страной, не имеющей и никогда не имевшей региональной проблемы, связанной с неодинаковым экономическим развитием, которое, как известно, влечет за собой и прочие различия: например, в Италии север и юг больше отличаются друг от друга, чем некоторые европейские страны. Нельзя, однако, представлять немецкий характер и политическую культуру как что-то совершенно однородное. Парадоксальные и странные выверты мелкотравчатой немецкой государственности породили и такой необычный для Германии феномен: довольно высокоразвитую либеральную традицию в Бадене и Вюртемберге. Даже англичане, гордые своей демократической традицией, признавали это. Так, в 1800 г. английский политик Джеймс Фокс писал, что помимо Англии единственной страной Европы, обладающей конституцией (имеется в виду не формально зафиксированная конституция, которой в Англии, как известно, нет, а действительно конституционный строй политической жизни), является Вюртемберг. На фоне баварской монархической привязанности и прусской авторитарной традиции либеральная традиция в Бадене и Вюртемберге связана с влиянием Великой французской революции, убеждениями монарха, а также с намеренным культивированием антипрусских ценностей. Соответственно, и грубость не может рассматриваться как некое общее немецкое качество, хотя В. Гельпах отмечал в упомянутой книге, что во времена моды на обмен студентами французские студенты жаловались, что с немецкими студентами очень трудно устроить настоящую дискуссию, ибо они избегают намеченных к обсуждению проблем и начинают искать, что им не подходит, отзываются резко уничижительно обо всем. «Сведущие люди, — писал Гельпах, — знают, что легче общаться с простым французским рабочим, крестьянином, неграмотным итальянцем или испанцем, чем с "образованным" немцем, который всегда занимает уклончивую позицию и стремится задеть партнера уничижительной бестактностью. Ни одно извинение у нас так не распространено, как "извините, я совсем не то имел в виду"». По мнению Гельпаха, рассматриваемое качество немецкого характера является одной из причин недоверия других народов к немцам, которые не обладают никакой «надежной» чертой своего существа, на которую можно положиться, напротив, эти качества вызывают опасения. Мечтательность; о ней Гельпах писал, что удивительным явлением немецкого национального характера является противоречие между мечтательностью, сентиментальностью, чувствительностью, с одной стороны, и усердной основательностью, крикливой безоглядной жестокостью и грубостью, с другой стороны. Великие пионеры немецкой промышленности Вернер Сименс и Альфред Крупп были не в состоянии высказать своим служащим возражение или упрек в спокойной форме. Гельпах полагал, что грубость являла собой своеобразный переходный момент к немецкой романтике, которая была определяющим фактором духовного развития Германии в первой половине XIX в. Во всех сферах жизни немцев образцы толерантного отношения к инакомыслию, терпимость были исключены из обращения. Американский историк Ф. Штерн писал, что «немецкий иллиберализм был своего рода проявлением гражданской незрелости. Эта незрелость была частью исторического развития Германии. Немецкий народ не совершил успешной революции, он никогда не имел опыта умения "окоротить" начальство. В Германии революции происходили сверху, изменения производили либо династии, либо бюрократия». В. Зауэр отмечал, что «в отличие от французов, немцы от Бисмарка до Аденауэра всегда в политике имели отца; кажется, и немецкие представления о государстве базируются на модели семьи». Мечтательность, элегичность, возвышенность чувств являются действительно важной частью романтичности. В чрезмерных дозах романтичность, стремление драматизировать производило комическое впечатление. Гельпах иронически писал, что немецкий бюргер, если счастлив, поет: «Я не знаю, что это значит, что сегодня печален я так»; если он хорошо выспался и находится в прекрасном расположении духа, прислушиваясь к лепету своего любимого ребенка, то напевает: «Зорька, зорька, светишь ты к участи горькой...».
ВЛАДИМИР: Генрих Гейне сатирическим образом изображал немецкую сентиментальность: «У меня мирные намерения. Я хотел, чтобы у меня было следующее: скромный домик, но удобная постель, хорошая еда — свежее молоко и масло, перед окнами цветы, перед домом несколько красивых деревьев, и уж если Господь Бог хочет сделать меня совершенно счастливым, то пусть порадует меня тем, что на этих деревьях будет повешено 6-7 моих врагов. Перед смертью я им простил бы с великим удовольствием все, что они мне причинили. Врагов надо прощать, но не прежде, чем они будут отданы в руки палачу». Это кажется парадоксальным, но известный немецкий публицист А. Руге в свое время писал, что «истоки романтичности, мечтательности находятся в земных страданиях человека, и чем романтичней, элегичней народ, тем более тяжело его настоящее положение». В свою очередь, романтичность связана с впечатлительностью, в этой связи интересно свидетельство одного из нацистских главарей А. Розенберга: «Своеобразие политического развития Германии заключается в том, что у нас пустые политические лозунги, иллюзии и политическая демагогия играют значительно большую роль, чем у других народов». В самом деле, нацисты весьма ловко использовали романтику авторитарного, которая влекла за собой искомое безусловное подчинение; Гитлер смог сделать для себя полезной самую восприимчивую слабость немецкого национального характера. Прискорбно, но, как писал Гельпах, «истинная трагедия немецкого народа заключалась в том, что одно из самых человечных, трогательных, полноценных свойств его национального характера — романтизм использовалось только для разрушения и производило впечатление варварского». Все эти черты национального характера после «землетрясения», произведенного Бисмарком в 1871 г. (объединение Германии), сразу получили новые качества, стали рассматриваться совершенно под другим углом зрения, и производили они абсолютно противоположное впечатление: то, что ранее считалось и было безобидным, сразу приобрело зловещие черты. Поэтому слова Ч. Диккенса, умершего в 1870 г., о его восхищении и обожании Германии, о высоких духовных качествах немцев и о богоизбранности немецкого народа, в начале XX в. уже воспринималось совсем иначе, чем в эпоху «бидермайера». Наиболее значимым и чреватым тяжелыми последствиями в этих переменах было то, что немецкий характер, немецкий путь стали рассматриваться обыкновенно как незападные, даже антизападные по своей сути. Эта тенденция в перспективе оказалась очень опасной, ибо на ее основании строили свои опасные теоретические конструкции правые националистические течения в Гер мании; из этой же интерпретации национальной идеи исходили в свое время и национал-социалисты. Любопытно, что на «особое» положение Германии в Европе довольно рано обратил внимание Ф. М. Достоевский, отличавшийся, как известно, весьма критическим отношением к западной демократии, парламентаризму, в целом к духовному строю Запада. Достоевский многократно в своих политических заметках обращался к нежеланию Германии слиться с Западом, ее противоположности с ним, противостояние Германии и Запада всячески подчеркивалось великим писателем, он даже высказывал предположение, что в будущем Германия в силу своего антизападного аффекта поведет весь остальной мир за собой, прочь от западного пути. Подобные по отношению к Западу высказывания и «почвенничество» Федора Михайловича сделали его весьма желательным мыслителем в среде германской правой, особенно в период Веймарской республики.
ВЛАДИМИР: Даже нацисты не видели ничего противоестественного в поклонении Достоевскому, «почвенничество» последнего они принимали почти без изъятия (правда, только до 1933 г.), для них был важен не исторический контекст, не то, что было, а то, что в его творчестве совпадало с их собственными представлениями. Интересно отметить, что немцы в вопросе обоснования «почвенничества» и антизападного аффекта выступали в роли стороны, заимствующей идеи, ибо все основные теоретические конструкции, подводящие базу под различного рода националистические толкования истории, были разработаны в последние десятилетия XIX в. в славянофильских кружках Петербурга и Москвы. Самым неприятным качеством категории «национальный характер» является ее изменчивость — с ней нельзя обращаться так, как обращаются с прочими историческими категориями, относительно устойчивыми. В принципе в национальном характере нет ничего такого, чего бы не было в национальной истории, и он меняется в процессе исторического развития. К примеру, в начале 60-х гг. во Франции местное население во время опроса общественного мнения при ответе на вопрос о степени симпатичности представителей европейских наций на первое место поставило с большим преимуществом немцев. Немцы и французы веками жили как кошка с собакой, и такая метаморфоза выглядит просто волшебной и свидетельствует о действительном изменении немецкого национального характера, причем изменении радикальном. Это прекрасный пример изменчивости национального характера и зыбкости формальных построений на этой основе. Однако при всей «вторичности» понятия «национальный характер» абстрагироваться от него недопустимо, ведь в нем воплощена национальная история, как бы ни казались национальные характеристики эмпирически необоснованными и исторически изменчивыми. То, что произошло в Германии, в принципе не могло произойти в Китае, и наоборот. Эта констатация выглядит слишком необязываюшей, но в истории часто бывают ситуации, когда «каждая часть выражает некоторую сторону жизни, то есть имеет значение для целого, а собственное значение части определяется на основе целого». Исходя из этой констатации Гадамера, надо признать важность, неотъемлемость национального характера для национальной истории. В случае с Германией итог воздействия национального характера на историю таков, что он прямо роковым образом способствовал реализации правых политических тенденций, по крайней мере, до первой трети XX в.
Doctor Haider: ВЛАДИМИР пишет: .Ю.Пленкова «Мифы нации против мифов демократии» Недавно вышел 6-ти томник этого автора по истории Третьего Рейха. Освещены все аспекты - от государства до искусства и образования. Собственно войне и вермахту отведено 2 тома. Гигантское по масштабам исследование. И написано интересно.
ВЛАДИМИР: Да, у меня есть.
ВЛАДИМИР: Больше всего произвело впечатление, как гамбургский гиназист заявил, что он не будет писать сочинение о величии германской армии, ибо он в него не верит, и смущенный учитель позволит ему выбрать другую тему. А другой раз от него же почти весь класс потребовал рассказать о Ремарке, но тут учитель нашелся и сказал, что Ремарк сосредотачивает внимание на плохих сторонах жизни, но есть ведь и хорошие. Оптимизм американских комиксов.
Doctor Haider: ВЛАДИМИР пишет: Больше всего произвело впечатление, как гамбургский гиназист заявил, что он не будет писать сочинение о величии германской армии, ибо он в него не верит, и смущенный учитель позволит ему выбрать другую тему. А другой раз от него же почти весь класс потребовал рассказать о Ремарке, но тут учитель нашелся и сказал, что Ремарк сосредотачивает внимание на плохих сторонах жизни, но есть ведь и хорошие. Оптимизм американских комиксов. Помню. Меня тоже этот эпизод поразил. А также то, что 90% немецких учителей поддержали НСДАП.
ВЛАДИМИР: Doctor Haider пишет: А также то, что 90% немецких учителей поддержали НСДАП. Видите ли... Т.з. о недостаточной образованности руководства НСДАП - все же антифашистское преувеличение. Западные и советские политики того времени, кстати, ничуть не опережали Германию по уровню образования.
Doctor Haider: ВЛАДИМИР пишет: Видите ли... Т.з. о недостаточной образованности руководства НСДАП - все же антифашистское преувеличение. Западные и советские политики того времени, кстати, ничуть не опережали Германию по уровню образования. Да, отлично знаю. Меня поразило то что учителя были столь... политизированы, что ли. Университетская профессура, студенты - тут все понятно.
ВЛАДИМИР: Ну... "Немецкий учитель создал Великую Германию". это даже поговорка.
Doctor Haider: ВЛАДИМИР пишет: "Немецкий учитель создал Великую Германию". это даже поговорка Да уж! Все таки в начале XX века Германия имела самый высокий процент грамотного населения в мире.
ВЛАДИМИР: Дело даже не в грамотности как таковой. В США тоже грамотных в 1900 было 92-94%, а в качестве этой самой грамотности.
tewton: Зато сейчас эта грамотность... ну почти на американском уровне.
ВЛАДИМИР: Вот я и говорю, что мы традиционно воспринимаем Германию по "17 мгновениям", а она изменилась с тех пор не в лучшую сторону...