Форум
РЕЦЕНЗИЯ НА КНИГУ Г.ЧЕСТЕРТОНА «ВЕЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК».
ВЛАДИМИР: Признаюсь, я не читал книги Честертона, изданной в Москве в 1991 году, однако в сценарии Владимира Лещенко («Ветвящееся время». М.,2003) содержатся все необходимые цитаты и положения, так что попробую я рецензировать Честертона по другим источникам, подобно тому, как сам Честертон анализирует труды Юлиана Отступника по иным источникам. Одно из главных положений Честертона заключается в том, что «если бы Церковь не явилась в мир, Европа, наверное, была бы похожа на сегодняшнюю Азию». Стоп. Здесь целый клубок мыслей и ассоциаций. Во-первых, Честертон априори считает Азию начала ХХ века хуже Европы начала того же века, и хотя это может себе позволить самовлюбленный англичанин викторианского века, серьезный историк лишь улыбнется: вообще, понятия «хуже» и «лучше» уж точно относительны – для андаманца (и не только для него) его образ жизни куда «лучше» образа жизни лондонского портового грузчика, а уровень культурности у грузчика как раз априори ниже – издержки цивилизации. Во-вторых, нехристианская Европа, следовательно, была плоть от плоти Азией, и лишь христианство вырвало ее от евразийского круговорота. Тезис спорный, но допустим это так. В этом случае христианство должно было зародиться где-нибудь в Европе, а вовсе не в Азии, и быть чем-то вроде друидства или элевсинских мистерий. Честертон, конечно, с гневом отвернется от этих аналогий и сравнений, для него – искренне верующего католика, создателя детективного образа патера Брауна, христианство – вообще уникальное событие в истории человечества, но в таком случае его появление в Европе – историческая случайность, а при ином развитии событий, например, апостол Фома мог добиться триумфа в Индии, и тогда Индийская Христианская Цивилизация несла бы светоч гуманизма и прогресса отсталым туземцам Британских островов. А если все произошло иначе – т.е. христианские семена (если воспользоваться евангельскими образами) взошли именно на восприимчивой почве Европы, то выходит, что Европа и до н.э. была отлична от Азии. Я уж не говорю, что понятие «Азия» еще более неопределенное и собирательное, чем «Восток». Ведь даже англичанину-империалисту должно из своей туманно-альбионской дали быть понятно, что различие между Японией и Китаем, Вьетнамом и арабскими странами – не меньшее, если не большее, чем между Англией и Турцией. Таким образом, в Азии можно выделить минимум три цивилизации, равновеликие Европе, - это Мусульманская, Индийская и Восточноазиатская, да и то – отличие образа жизни и культуры Японии и Китая – куда большее, чем Польши и Испании (ведь для китайца поляки и испанцы – тоже «широкоглазые» на одно лицо, и тот и другой – католики и т.д.) На какую же из Азий была бы похожа нехристианская Европа? Может на Китай, а может на Индию? Ибо подобно тому, как христианский Бог, создавая человека по образу и подобию своему, не мог быть похож одновременно на негра, еврея и китайца, Европа никак не может быть похожа одновременно и на Индию и на Китай. У этих цивилизаций, безусловно, есть схожие черты, но эти черты – земледельческий характер цивилизации, например, напрочь отсутствуют в Европе. Так что будь Европа хоть сто раз языческая, она все равно никогда бы не стала аналогом Китая или Индии, и сохранила бы свое неповторимое лицо. После этого своеобразного комплимента европейцам идем дальше (хотя, может быть, Честертон хотел сказать, что христианство прервало развитие Европы в направлении восточных деспотий?) Но автора интересует прежде всего религиозный аспект. «Античное язычество в последней своей фазе обещало стать неизменным, в том самом смысле, в каком мы говорим о неизменной Азии». История религии известна лучше и дальше, чем политическая история, благодаря археологическим находкам, например, но никогда ни историки, ни археологи не сталкивались с чем-нибудь, что можно было бы назвать «последней фазой» дохристианских верований. Христианство (даже если не учитывать различных синкретических форм) сменяло традиционные верования не в силу их «устарелости» или «изжитости», а просто по факту своего появления (ведь никто же не скажет, что верования индейцев Америки к XVI веку стали такими же формалистичными и неискренними, как и римская религия – так что дело не в «неискренности» и «устаревании»). На протяжении человеческой истории одна религиозная система сменяла другую, причем эта смена и это движение шло не так, как мыслил Терьяр де Шарден – не по длинным линиям к единой точке, а спонтанно и непредсказуемо. Во всяком случае, христианство не смогло потеснить на демографической карте мира ни ислам, ни индуизм, ни верования Дальнего Востока (пример, Кореи, который часто приводят как доказательство возможности существования образцовой христианской «узкоглазой» страны, увы, не подходит: к началу ХХ века большая часть корейцев продолжала придерживаться шаманистических верований, а на протяжении прошлого века христианство и буддизм просто каждый со своего конца поглощали это пространство, примерно пропорционально увеличив свою паству). Значит, христианство (делаем не теологический, но строго исторический вывод) – не нечто исключительное, а одно из…
ВЛАДИМИР: Впрочем, наша цель не опровержение доказательств истинности христианской религии (а потому пассаж «Азия – это человечество в своей человеческой судьбе» (стало быть, Европа это его божественное измерение?) целиком остается на совести автора). Идем далее. Закономерно вытекающий тезис о «странной, случайной и враждебной остальному миру аномалии евроатлантической цивилизации» (формулировка самого Лещенко) тоже не выдерживает критики. Демократия, как особая форма управления обществом, существовала, во-первых, во всех торговых культурах, начиная с Финикии, и даже выходила за рамки собственно торговых культур (в Индии существовала форма власти, условно переводимая как «племенная республика» - гана – в современном хинди этот термин обозначает гражданское общество; кстати, Будда Шаккьямуни родился именно в такой гане, так что буддизм зародился именно при демократии – чего не скажешь о христианстве). Но бог ней с демократией! Честертон не о ней ведет речь: «С точки зрения западного человека, азиатские страны столетиями и даже тысячелетиями не двигается с места, находясь как бы в перманентном состоянии застоя». Убедительно? А с т. з. японца, рыжие европеоиды просто уродливы. Тоже убедительно? Думаю, затевать дискуссию и доказывать, что временный застой азиатских обществ в XVI-XVIII вв. был лишь явлением стадиального развития, и в истории Европы тоже можно найти такое «убогое трехсотлетие» - варварство V-VIII вв., когда европейский континент подобно Азии сделался к тому еще и жертвой интервентов-колонизаторов, не имеет смысла. Наивность Честертона опровергнет любое агентство новостей, сообщающее о 10 000 индийских программистов, прибывших на Альбион учить тупых туземцев компьютерной грамотности. Примечательно здесь другое его утверждение: «в азиатских цивилизациях природно-производительные силы доминируют над искусственно созданными». Здесь речь идет о цивилизациях Великих Рек, которые существуют благодаря природным силам этих самых рек. А вот здесь христианина Честертона подстерегает одна маленькая, но неприятная деталь – с высокоморальной точки зрения, восточные общества, которые , с его т.з., благоговеют перед кормящей их природой, заслуживают большего уважения, чем «антропоцентричные» европейцы-христиане, которые, видимо, считают природу отданной на поток и разграбление человеку-потребителю (потребитель, замечу в скобках – это именно то существо, которое перегрызает ветку, на которой сидит – счастливы же те, кто умрет до окончания процесса потребления!) Впрочем, Честертон, хоть и католик, а разделяет идеологическую установку Блаженного Августина, согласно которой преступный христианин (в данном случае – нарушитель экологического равновесия) всегда лучше добродетельного язычника. А что еще к этому прибавить? Теперь обратимся собственно к соображениям Лещенко. С рядом его постулатов трудно согласиться. «Христианская церковь по мере сил старалась смягчать остроту феодальных междоусобиц». Так, да и не так! Оставляем за скобками отдельные провокации, с помощью которых Католическая Церковь устраняла нежелательных императоров и королей (Иоанна Безземельного, например), но почему автор не может предположить, что друидские жреческие коллегии в кельтской зоне не стали бы делать того же самого (только потому, что друиды – «поганые», а кюре – «не поганые»)? Идея всеобщего мира не является монополией христианства, но высказывалась задолго до того – она содержится в концепции «Золотого Века» Гесиода. Да, заявленный автором в начале главы «позитивистский взгляд», увы, не страхует его от наивных убеждений, достойных разве что сельского приходского батюшки, который уверен, что юный царь Давид был крещен вот в такой же церквушке, а иначе и быть не могло! Феодальная лестница, по Лещенке, также – произведение Церкви. Я уверен, что следует учредить специальную Нобелевскую Премию по истории и вручить ее тому, кто докажет, что феодализм – порождение христианства – это будет открытие века! Народы, не связанные общей религиозной компонентой, тем не менее вполне способны объединяться в большие империи – например, в той же Римской (вообще, Лещенко считает, что Римская империя навсегда останется в вечном языческом мире непревзойденной высотой, но если язычники сами смогли достичь такой высоты один раз, я не вижу ни малейшего основания для невозможности повторения). Буржуазная нация европейского образца XVII-XX вв. связана с чем угодно, но только не с христианством как таковым.
ВЛАДИМИР: За пределами Европы, действительно, нации в европейском смысле этого слова не формируются (ни в XIX, ни в XXI вв.), нет иракской нации – и все тут! но это не признак христианской цивилизации, а признак цивилизации европейской, да и то проявившийся только в конце ее существования (сколько разных народностей объединяла Анжуйская империя, да и красивый патриотический миф о славных франках Карла Мартелла – французах VIII века – это же обывательская сказка, вроде выдумок о непосредственном происхождении древних славян от петикантпропов или современных итальянцев – от кунаков Ромула). Как бы этого не хотелось европейским и псевдоевропейским сторонникам теории (теории!) поступательного прогресса, история не дает никаких примеров «стабильного роста», «гарантированного процветания» и т.д. Теория поступательного прогресса родилась на свет на основе анализа очень коротких промежутков времени, сдобренных в большой степени аберрацией близости, что простительно политику, но не историку. К тому же все «прогрессисты», как правило, были добрыми патриотами (своего города, своей страны или своего континента), так что все возможные возражения воспринимались, как «вредительские», а факты, противоречащие концепции просто замалчивались. И это на фоне относительного «везения», которое сопровождало Европу и Америку на протяжении XVI-XIX вв. Всякий же сомневающийся в вечности стабильно развивающейся Америки (или Великобритании) – и есть международный террорист, так что дискуссия неизбежно приобретает узкополитический оттенок (римляне точно также запретили бы дискуссии на тему, когда падет Рим, а потом Блаженному Августину понадобилась вся глубина его веры, чтобы доказать: ничего страшного не произошло – Духовный Рим жив!) Далее Лещенко напрочь отрицает возможность появления Византии вне православия. Здесь, на мой взгляд, просто терминологическая невнятица. Если даже Московская Русь возникала не на пустом месте, продолжая некоторые традиции Киевской Руси (например, «Правда» Ярославичей действовала вплоть до конца XV века), то тем более это относится к Византии, где многие античные традиции сохранялись до самого падения Константинополя. Должен прежде всего заметить, что национальный подъем в греческих провинциях Римской Империи, который привел к появлению Византии, начался еще во II веке нашей эры, он носит название «греческого возрождения» и отнюдь не исчерпывается патристикой; виднейшие его представители – Апулей, Лукиан, Плутарх – никак не связаны с восточным христианством, так что оное можно назвать лишь одним из потоков «греческого возрождения», возобладавшим над иными лишь к концу IV века, когда Византия окончательно отделилась от Гесперии. На мой взгляд в отсутствие христианства Византия вполне могла бы существовать на базе «реставрированных древнегреческих ценностей» - этики, эстетики, литературы, вплоть до терминологии (аналогичные явления наблюдались и в православной Византии: вполне православный Прокопий Кесарийский принципиально описывал войны Юстиниана в духе образов древнегреческого военного искусства). Политическая реальность (императорская власть) и политическая идеология («неоплатонизм»), конечно, в большей степени отстояли бы друг от друга, чем в реальной Византии, но, как известно, несовместимость политической практики и идеологии как раз и способствует быстрому развитию общества, так что скучно в этом языческом мире апулейцев и плутархианцев не было бы. Лещенко принципиально отрицает возможность появления в Европе международного языка, подобного средневековой схоластической латыни. Опять вроде бы правильный ход мыслей, но приводящий к ошибочному выводу. Что первично – международный язык или всемирная религия? Международные языки появились в мире гораздо раньше начала распространения всемирных религий – еще во времена аккадского и арамейского. А греческий койне? Ведь им пользовались не только греки, но и почти все жители Средиземноморья да и Ближнего Востока вплоть до современного Афганистана. Считать дельфийское святилище или Олимпийские игры мировыми религиями, которые создали этот международный язык? А если все как раз наоборот? Если католицизм распространялся не так просто – куда пойдут апостолы, а строго в рамках романизированной части империи (православие в свою очередь заняло нишу эллинизированной ее части – в т.ч. Сицилия и Южная Италия, куда по логике идеи о примате религии над языком католическим миссионерам было бы добраться куда легче, чем в Британию или Норвегию. В течении трех веков (с V по VII) католицизм не мог выйти за пределы романизированных провинций Западной Римской Империи – Галлии, Италии и Иберии. Значит, все таки языковая ниша первичнее религии. Мусульманству очень помогли арабские завоевания – за их пределами распространение ислама не превышало 100 километров за век. Лишь буддизм рискованно пустился в северный путь без особых шансов на успех, но следует помнить, что буддизм – наиболее синкретизированная мировая религия, вобравшая в себя множество народных верований на пространствах Восточной Азии, причем японский буддизм и порожденный им в соединении с синтоизмом самурайский кодекс все же существенно отличаются от кхмерской хинаяны или тибетского ламаизма.
ВЛАДИМИР: Лещенко иллюстрирует свою мысль об определяющем влиянии религии на мирские дела в средневековой Европе примером с завоеванием германцами славянских и прибалтийских земель под знаменем креста – идеологического обоснования подобных походов. Конечно, не будь христианства, не было бы ни Тевтонского ордена, ни Ордена тамплиеров, но это вовсе не запрещает германцам завоевывать окрестные земли, ведь экономические резоны тех же крестовых походов сыграли не меньшую роль, чем идеологические, а варяги грабили города и захватывали контроль над торговыми путями вообще безо всяких замысловатых объяснений. Кельты прошагали за 200 лет пол-Европы и в конце концов разграбили Дельфы – можно ли это считать религиозной войной? Сарматы не исповедовали ни одной из мировых религий, но это не помешало им истребить скифов в степях Южной России в III веке до н.э. Таким образом, агрессивность что христианской, что языческой Европы будет вполне сопоставима, и колонизаторские поползновения неизбежны. Будут ли народы языческой Европы больше или меньше воевать друг с другом, чем в нашей реальности? Будет меньше чисто идеологических и больше дипломатических и просто политических причин, людей будут гораздо реже убивать за их верования и гораздо чаще – за их политические убеждения и по экономическим причинам. Должен согласиться с Лещенкой по поводу большей распространенности кельтских народов на западе Европы, смешение германцев с романизированным населением в разных пропорциях от Батавии до Карфагена также неизбежно, но ведь смесь германцев и кельтов с романизированным населением Западной Римской Империи, включая импортированных с Ближнего Востока семитов, - это и есть европейцы (подобно тому как латиноамериканцы – смесь индейцев, южных европейцев и негров, при этом мало кто утверждает, что именно католицизм спаял все эти компоненты). Если в этой языческой Европе и появится некая единая система верований, то она будет неизбежно возникать на основе кельтской мифологии, и к тому же это будет «народная религия», вызревающая скорее в сельской местности, чем в городах, в отличие от христианства, которое всюду первым делом приходило в город (исключение – Ирландия). С другой стороны не преувеличиваем ли мы? Не выдаем ли желаемое за действительное, когда постулируем существование общего интеллектуального пространства в Средневековой Европе. 1% интеллектуалов свободно общался на латыни и ненавидел природу, считая ее темной языческой мерзостью (средневековые поучения, выходившие из под пера духовных лиц, отличаются порой изощренным антиэкологизмом), но остальные 99% нормальных людей оставались ирландцами, поляками, норвежцами и французами, поэтому опытный искусствовед сразу же отличит французскую готику от итальянской или от английской. Да и сами интеллектуалы были интернационалистами лишь по должности: Исидор Севильский (католический святой – покровитель программистов и всех компьютерщиков) дотошно вычисляет родословную иберов и вестготов – от какого из потомков Ноя они произошли, а это уже попахивает расовой сегрегацией. Далее Лещенко переходит к самому «больному» вопросу: «могла ли возникнуть в мире без христианства высокоразвитая техническая цивилизация, аналогичная нашей?» Странно… Прежде всего странен этот вопрос в устах советского человека, родившегося и выросшего в СССР и только в силу этого априори обязанного без запинки ответить: «Да, конечно!» Несколько поколений советских людей так хорошо заучили циклы мировой истории: светлая античность - темное средневековье, что Иван Ефремов сам поверил в возможность пост-античной космонавтики. Но разберемся по порядку: христианство, считает Лещенко, «создало единую систему ценностей… Эта система мешала обращению сословий и гильдий в замкнутые касты». Опять аберрация близости: где в Древней Греции замкнутые касты? Где они на Ближнем Востоке, в Древнем Египте, где почти вся элита помимо своих властных функций имела еще и полухобби-полупрофессию: скульпторы, художники, садоводы? Более того: дистанция между купцом и «феодалом» (этот термин я употребляю условно, поскольку классический феодализм процветал лишь в Западной Европе и Японии) в мусульманском мире была куда меньше, чем в католическом (о, сейчас христианоцентристы будут ругать Азию за то же самое, за что хвалят Европу: скажут, что культура, в которой визирь может в мгновение ока обратиться в галерного раба, суть варварская – на них все равно не угодишь!) Главное – мы опять сталкиваемся с фактом наличия уже в дохристианской Европе (Античной цивилизации) тех черт, которыми ее осчастливило христианство (это напоминает мнение одного из византийских паломников XIV века, оказавшегося в Египте, который пришел к выводу, что пирамиды – это зернохранилища Иосифа Прекрасного – да, больше их построить было просто некому!)
ВЛАДИМИР: Деление греческими мыслителями и толпой людей на «эллинов» и «варваров» (и аналогичное этому деление на «черноголовых» и «варваров» в Китае) находит свою аналогию и в христианстве, поскольку опирается не на расовые, а на культурные границы: греческая традиция знает много примеров превращения варваров в культурных эллинов, и это не только снятие с римлян статуса «варвар» по факту завоевания ими Греции. Например, образ скифской культуры в греческой литературе сугубо положительный, да и персов греки (и первый – Геродот) никогда не считали ниже себя в культурном, интеллектуальном или экономическом отношении. История же христианских народов (особенно протестантских) насквозь пропитана идеями превосходства (и даже расово-биологического) над прочими народами, не осчастливленными христианской проповедью. Можно битый час доказывать чуждость христианства расизму, но факт остается фактом: христианские сообщества уничтожили людей по расовому принципу едва ли не больше, чем весь языческий мир. Т.о. расовое и культурное равенство не вытекает непосредственно из христианства как такового (наоборот, чувство мессианской избранности в ряде христианских деноминаций способно стимулировать расизм), а есть производное здравого смысла в человеческих отношениях и признавалось задолго до христианства. Распространенное заблуждение о влиянии распространения христианства на исчезновение института рабства также не выдерживает критики. Нигде в христианском вероучении, как оно зафиксировано в Новом Завете, нет осуждения рабства как такового. Собственно, если бы такое однозначное осуждение появилось у апостола Павла, христианство так и осталось бы «религией рабов», непривлекательной не только для рабовладельцев, но и для свободных бедняков Рима. Общая гуманизация отношения к рабам проявляется в I веке н.э. повсеместно, и это не связано с христианством (например, подобные мотивы встречаются в «Сатириконе» Петрония). В средневековье рабовладение продолжало существовать на обочине экономики и социальной жизни, преимущественно в средиземноморской части Европы, а с XV века по мере расширения ареала христианской сферы влияния происходит «второй издание» рабовладения, колониального и сырьевого по отношению к формирующейся торгово-промышленной экономике Европы. Запрещение работорговли правительством Великобритании в 1814 году и последующая борьба с нею, конечно, умиляет, но возникает вопрос: почему же христианское (а какое же еще там было?) правительство Англии не приняло такую меру в 1714 или 1514 гг? А собственно, что такого принципиально отличного дало христианство Европе и всему миру? Юриспруденция, сложнейшие философские системы, опытная наука в том виде, в котором она могла существовать 2000 лет назад, блестящая литература, политические доктрины, экономические мощности – все это существовало до и помимо христианства. Если бы «до IV века человечество жило в первобытном состоянии, а потом пришел Христос и создал цивилизацию» (краткий пересказ православным священником по радио концепции Николая Морозова), это было бы оправданием его существования и победы. Цивилизаторская роль христианства? Создав определенный ареал и объединив в его рамках ряд народов Европы, христианство тут же провело новые рубежи там, где их ранее не было и даже не могло быть. Уже в V веке начался фактический раскол до того единого культурного пространства Средиземноморья на православную и католические части (впрочем, здесь христианство не было первичным фактором, ибо этот раздел пролег по линии раздела Римской Империи в 395 году). Далее, борьба католиков и православных разметала славянский мир – превратила поляков и русских, например, в наследственных врагов, и это – заложенное еще в Х веке - размежевание действует и по сей день. Борьба христиан и мусульман окончательно расколола Средиземноморье, с таким трудом освоенное греками. В конце концов создание единого интеллектуального пространства от Польши до Испании ничуть не компенсировало потерю связи той же Испании с Египтом, а Польши с Русью. Вполне возможно, что в этом был определенный цивилизаторский смысл, однако, считать церковь однозначным объединителем и примирителем было уж слишком предвзято. Александр Мень совершенно справедливо рассматривает пророческое движение как одно из явлений «осевого времени» (допустим это так), но тут же впадает в существенную ошибку, полагая признаком превосходства пророческого движения Израиля над платонизмом, буддизмом, зороастризмом и т.д. его монотеизм. А собственно, почему монотеизм лучше (и для чего лучше), чем все остальное, пантеизм, например? С т.з. верующего христианина монотеизм сам по себе благо. А как же доказать это нехристианину? Получается, что даже если бы христианские страны не достигли таких высот в экономике, культурной жизни и т.д., разве это уменьшило бы расположение верующего христианина к христианству? Конечно нет. Стало быть – это все (техника, наука, права человека) не есть цель христианства, а лишь побочный продукт его деятельности (да и это утверждение сомнительно, ибо появление христианства как такового не произвело немедленного или очевидно быстрого и связанного с его появлением переворота в науке, технике или гражданской жизни). Считать монотеизм обязательным условием для абстрактного мышления, которое в свою очередь является непременным условием для развития научного мышления? Просто удивительно, насколько велико легковерие людей, бездумно повторяющих этот тезис вслед за одним неучем, когда-то (видимо в полемике с учеными-нехристианами) ввернувшего его в спор.
ВЛАДИМИР: Какую бы из современных наук мы не взяли бы – от психологии до физики – их появление произошло задолго до христианства и никак с ним не было связано. Более того появление христианства не произвело перелома в развитии ни одной научной дисциплины. География еще долго была гуманитарной наукой, какой она была в эпоху Эратосфена, биологи по прежнему повторяли за Аристотелем, что у мухи четыре ноги, алхимические опыты, начатые в III веке в Египте, также никак не связаны с чисто христианским мировоззрением (в них гораздо больше синкретических элементов, свойственных гностицизму). С другой стороны, многие физические законы были известны язычникам: чтобы Архимеду сформулировать закон вытеснения и Пифагору создать таблицу умножения, им не обязательно было креститься. Военно-политическое превосходство Европы над остальным человечеством в XVI-XX вв. столь же проблематично считать заслугой именно христианства. В XIII-XIV вв. в Евразии господствовали монголы, но доказательство тем самым истинности поклонения Тенгри-Хану по сравнению с конфуцианством, исламом и православием никто не принимает. Возвышение Запада в XVI-XVII вв совпало с почти одновременным захирением исламского мира, Индии, Китая и Японии, а также кризисом индоамериканских цивилизаций. Если бы, предположим, открытия Колумба совпали с акматической фазой развития азиатских цивилизаций, успехи конкистадоров были бы куда скромнее. В современном мире XXI века, когда происходит возрождение азиатских цивилизаций, Запад наоборот – в свою очередь – хиреет (и воспринимает эту перемену как посягательство на общечеловеческие ценности; впрочем, то же самое казалось интеллектуалу в Китае или исламском мире в XVI веке, и европейцы просто могут побывать в их шкуре). Таким образом некая качественность христианства по сравнению с иными религиями и философиями и превосходство над ними очевидны лишь для верующего христианина, а за пределами христианских аксиом совершенно неправдоподобны. Все попытки рационально доказать превосходство христианства и его особую роль в мировой истории, все эти «суммы против язычников» выглядят наивно и предполагают прежде всего веру в христианские догматы, а заодно обнаруживают зачастую элементарное незнание нехристианского мира и его достижений. Для истого христианина нехристианский мир суть нечто среднее между безумием и сатанизмом, что заранее снижает результативность любой дискуссии на тему реальной роли христианства в истории. Моральные ценности, которые христианство привнесло в мир, во многом обесцениваются именно этой религиозной нетерпимостью, появление которой в мире также связано с христианством. В античном, к примеру, мире бывали драки между приверженцами разных культов, враждовали философские школы, существовало экономическое и политическое соперничество между жреческими коллегиями, но никогда не доходило до религиозных войн и уничтожения людей по религиозному принципу. Разумеется, апологеты возразят, что это было обусловлено такими и такими вот факторами, приведут массу доказательств, что церковь не могла поступить иначе, или просто – как это делают протестанты-буквалисты – закрыв дискуссию аксиомой, что уничтожать врагов повелел бог (против бога, естественно, не пойдешь). Таким образом, с т.з. верующего христианина, все, что исходит от церкви морально, и наоборот. Чистой воды августинизм. Это не так уж страшно само по себе, и я бы не стал тратить время на моральные оценки деятельности христианских организаций, если бы христианская апологетика после невозможности доказать историческую уникальность христианства не обратилась бы тут же к моральной оценке роли оного. Христианские политики и мыслители не были менее нравственны, чем их языческие соперники, но они и не были более нравственны. Моральные нормы человеческого общежития не спускаются в общество сверху великими реформаторами и моралистами, а вырабатываются в процессе взаимодействия людей. Они не обязаны быть одинаковыми, как не являются одинаковыми создавшие их общества, но они органически присущи конкретному обществу, и механически перенести их в другое общество невозможно. Насколько совпадали моральные кодексы разных стран и эпох? Парадоксально, но яростнее всего народы держались именно за ту часть своих ценностей, которая не совпадала с ценностями других народов, аи не соответствовала им. Например, из заповедей «не убий» и «не вари козленка в молоке матери его» для древнего еврея гораздо важнее была вторая, ибо – держу пари – она нарушалась гораздо реже первой, а во-вторых, ее исполнение гораздо легче, чем исполнение первой. И опять здесь «полукруг в доказательстве»: чтобы считать нравственные принципы христианства превосходящими нравственные принципы нехристианства, необходимо соглашаться с их особостью, а их особость можно признать только как результат их сверхъестественного происхождения. А это уже вопрос верований. А верование иррационально и в доказательствах не нуждается. В этом плане мусульманство более экономно, чем христианство, т.е. оно не тратило столько сил и энергии на апологетику (по сравнению с христианством), оставляя это в удел немногочисленным забавляющимся интеллектуалам, а христианство с его вечной тягой сидеть сразу на двух стульях – мистической веры и рационального богословия раз за разом попадало в затруднительные положения. Научная картина мира характеризуется рядом представлений, которые – опять таки что бы ни говорили о науке, как о средстве, лопате, «служанке» - абсолютно несовместимы с любой религией.
ВЛАДИМИР: Во-первых, одним из главных и при этом эмоциональным доказательством истинности религии является утверждение, что в мире без соответствующего бога нет смысла, жизнь человеческая тоже не имеет смысла, все позволено, и что этот мир несправедлив, а раз он несправедлив – т.е. не соответствует представлениям о справедливости конкретного апологета, он не может существовать. Но, пардон. Тогда вполне можно предположить, что если формула 2+2=4 кажется кому-нибудь несправедливой и обесценивающей человеческую жизнь, то она не может быть истинной. Надо иметь смелость смотреть в глаза правде и воспринимать правильный ответ без каких бы то ни было предварительных ожиданий. Поэтому довод, «это мне не нравится, а поэтому этого не может быть» - просто наивен. Во-вторых, тезис о том, что истинность религии – суть высшая математика и поэтому сложна для понимания, удивителен, ибо мы имеем дело не с философской школой, а с массовым явлением, в которое вовлечено огромное количество людей, и без высшего образования в том числе. Любая высшая математика базируется на нескольких элементарных аксиомах, причем доступных не из некого божественного откровения, а известных из опыта (например, факт, что параллельные прямые не пересекаются: в нашем доступном физическом мире противного пока не обнаружено). В христианстве (и других религиях) аксиом слишком много, они слишком сложны и происходят из божественного откровения, а не из опыта. Вообще, использование научных данных для доказательств истинности религиозных догматов демонстрирует зачастую полное научное невежество апологетов. Например, когда сотворенность Вселенной пытаются доказать, исходя из физических законов, сразу оказывается, что апологетам известен только второй закон термодинамики, и более их в физике ничего не интересует. С другой стороны, если вечность материального мира противоречит второму началу термодинамики, то это лишь указывает на неуниверсальность данного закона (в какой раз базовые физические законы обнаруживают свою неуниверсальность? а апологеты христианства придают ему характер догмата). И если, действительно, живая природа не производится ни при каких обстоятельствах и условиях от неживой, то в условиях вечности мира можно с той же долей убедительности признать также вечность существования жизни.
Демонолог: Праильнее было бы назвать эту тему "Рецензия на такой-то сценарий Лещенко". Вот та самая цитата из "Вечного человека": Если бы Церковь не явилась в мир, Европа, наверное, была бы теперь похожа на сегодняшнюю Азию. Конечно, кое в чем они бы различались — ведь народы и среда различались и в древности. Но античное язычество в последней своей фазе обещало стать неизменным в том самом смысле, в каком мы говорим о неизменной Азии. Должно быть, еще возникали бы новые философские школы, как возникают они на Востоке. Рождались бы истинные мистики — они есть и в Азии, и в античности. Создавались бы системы, уклады, кодексы, как в античности и в Азии. Были бы хорошие, даже счастливые люди — ведь Господь наделил совестью каждого, а тот, кто идет путем совести, может обрести мир. Но удельный вес всего этого, соотношение добра и зла были бы в неизмененной Европе такими же, как и в неизменной Азии. Если мы посмотрим честно и с настоящей симпатией на Восток, нам придется признать, что там нет ничего хотя бы отдаленно похожего на вызов и переворот веры. Словом, если бы классическое язычество дожило до наших дней, многое дожило бы вместе с ним и очень походило бы на то, что мы зовем восточными религиями. Пифагорейцы, как индуисты, толковали бы о перевоплощении. Стоики, как конфуцианцы, учили бы разуму и добродетели. Неоплатоники, как буддисты, размышляли бы о потусторонних истинах, непонятных другим и спорных для них самих. Просвещенные люди поклонялись бы Аполлону, поясняя, что просто чтут высшее начало, как просвещенные персы, поклоняясь огню, чтут Высшее Божество; Дионисийцы, как дервиши, предавались бы диким пляскам. Толпы стекались бы на пышные празднества, к их услугам были бы толпы богов — и местных, и чужеземных; гораздо больше людей поклонялось бы этим богам, чем верило в них. Наконец, очень многие верили бы в богов только потому, что это — бесы, и приносили бы тайные жертвы Молоху, как приносят тайные жертвы Кали. Было бы много магии, главным образом черной. Восхищение Сенекой уживалось бы с подражанием Нерону, как уживались изречения Конфуция с китайскими пытками. Все — и плохое, и хорошее — было бы слишком старо, чтобы умереть.... Если бы Церковь не вышла в поход, мир просто отсчитывал бы время. Если бы она не подчинилась дисциплине, мы все томились бы в рабстве. Что же принесла в мир эта непримиримая и принимающая всех религия? Она принесла надежду. Может быть, мифологию и философию объединяет только то, что обе они — печальны; в них нет надежды, хотя и бывают проблески веры, даже любви. Мы можем назвать буддизм верой, хотя я назвал бы его сомнением. Мы можем назвать сострадание Будды любовью, хотя она кажется мне очень унылой. Но те, кто особенно настаивают на древности и популярности этих культов, должны признать, что за все века они не дали своим огромным странам практической, воинственной надежды. Из христианского мира надежда не уходила никогда; скорее можно сказать, что она часто ошибалась в выборе. Наши бесконечные перевороты и переустройства свидетельствуют о том, что у нас, по крайней мере, есть бодрость.
ВЛАДИМИР: Название именно таково, поскольку Лещенко пошел на поводу у Честертона.
ВЛАДИМИР: Демонолог пишет: Вот та самая цитата из "Вечного человека": Ох... Опять аксиомы на аксиомах. Я могу Вам продемонстрировать (да и Вы можете это узнать самостоятельно) ровно столько же, если не больше, духовных высот, надежд и радости в наших Священных Книгах - Авесте, Ведах, у Гесиода и проч.